— Страхов тут явно больше, чем желаний, — сказал Гусев.
— Причем, ты сам уже можешь не помнить, что смотрел те или иные фильмы, а подсознание все равно подсунет их в виртуальность, — сказал Березкин. — Потому что подсознание не забывает. Оно хранит весь твой жизненный опыт и использует его…
— Стоп, — сказал Гусев. — Если весь этот мир замкнут на меня и состоит из вывертов моего мозга, кто тогда ты и откуда взялся? Если ты тоже часть меня, как же ты можешь рассказывать мне вещи, о которых я не знаю?
— Я — голос извне, вестник большого мира, — сказал Борис. — Форму ты придал мне сам, а содержание идет от медицинского консультанта, который подключился к твоей системе жизнеобеспечения. И да, меня на самом еле зовут Борис, только на самом деле я абсолютно на тебя не похож.
— Тогда почему же ты меня сначала в квартиру не пускал, консультант? Почему сразу все не сказал?
— Потому что сначала следовало установить контакт, — сказал Борис. — Поговорить на отвлеченные темы, и лишь потом, когда подвернется случай, рассказать правду. А уж когда ты ложки начал гнуть, я и понял, вот он, тот самый момент.
— А если бы не начал?
— Тогда бы я все равно рассказал, — сказал Борис. — Может быть, чуть позже. На пятнадцать минут или полчаса, или твой разум придал мне какую-то другую форму, и правду ты бы узнал от кого-то другого. От того же Макса, например.
— Я должен был узнать правду именно сегодня? — уточнил Гусев. — Почему?
— Потому что процесс восстановления подходит к концу, и тебе скоро надо будет просыпаться, — сказал Борис. — И мы увидимся с тобой уже в реальном мире, и тогда я действительно поздравлю тебя с началом твоей новой жизни.
— Мне что-то нужно делать? Как-то подготовиться? — спросил Гусев.
— Нет, делать ничего не нужно. Важно лишь одно — ты должен знать, что мир, который окружает тебя сейчас, на самом деле не существует и скоро закончится.
Гусев затушил окурок в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету.
— Выходит, я все это придумал себе сам?
— Придумал или вспомнил. Тебе нужны доказательства?
— Хотелось бы.
Березкин дернул головой.
— Самое очевидное — это Черная Лотерея, — сказал он. — Вспомни «Седьмую жертву» Шекли или его же «Цивилизацию статуса», там тоже был похожий эпизод. «Бегущего человека» Кинга или одноименный фильм со Шварценеггером. Этот мир — лоскутное одеяло, которое сшил ты сам. Из того, что видел, читал или о чем думал.
— Довольно слабый аргумент, должен сказать, — заявил Гусев. — Фантасты написали столько всего, что, порывшись в груде книг, можно выудить пару-другую удачных прогнозов практически к любому пути развития. Если вдуматься, даже вот этот самый наш с тобой разговор тоже глубоко вторичен. Помнится, в другом фильме Шварценеггера его героя как раз убеждали, что он заблудился в собственных воспоминаниях и уговаривали сдаться врагу.
— Я тебе не враг.
— Но и не друг, — сказал Гусев.
— Я хочу только облегчить твою адаптацию к новой жизни, — сказал Борис. — И она пройдет куда проще и безболезненнее, если ты поверишь в то, что сейчас тебя окружают иллюзии. Иначе тебе будет очень тяжело с ними расставаться.
— С иллюзиями вообще тяжело расставаться, — философски заметил Гусев. — Но по этому миру я скучать точно не буду.
— Хотя получилось у тебя любопытно.
— Ага, — сказал Гусев. — Получается, что эта чертова охота была всего лишь салочками, и я, как какой-то глупый пес, гонялся за собственным хвостом?
— Скорее, убегал от него.
— Но что-то могло мне повредить?
— Физически — нет.
— Я вообще могу умереть в этом мире?
— Если сам того захочешь. Это же твой мир.
— И что будет, если я умру?
— С миром? Он исчезнет.
— Со мной.
— Я точно не знаю, — сказал Борис. — Может быть, ты начнешь все сначала, может быть, воскреснешь в каком-то другом мире.
— Но в реальности, данной вам в ощущениях, в себя так и не приду?
Березкин покачал головой.
— До окончания процедуры это невозможно.
— И сколько осталось до конца процедуры?
— В реальности — несколько суток. Но время в наших мирах течет неодинаково. Линейной зависимости тут нет. Может быть, пройдет пара недель, может быть, для этого потребуется год.
— Но не больше?
— Едва ли больше.
Гусев внимательно смотрел на лицо Березкина. Героя, убеждавшего Шварценеггера в нереальности происходящего, выдал тот факт, что он потел и вообще очень нервничал. Березкин не потел, а если и нервничал, то это можно было объяснить вывертами гусевского подсознания.
Гусев пожалел, что не обладает талантами доктора Лайтмена. Тот по одному дрожанию левой икры мог бы сделать выводы о правдивости рассказа Березкина. Вот Борис головой трясет и ухо постоянно чешет, это что означает? Кто бы знал.
Конечно, теория о виртуальности объяснила бы все нелепости и дурацкие законы. Но если этот мир придуман самим Гусевым, почему же на него, демиурга и творца, постоянно сыплются всякие неприятности? Как из рога изобилия и прямо на голову.
— Ты мне все еще не веришь, — констатировал Борис.
— Я сомневаюсь, — сказал Гусев. — Имею право.
— Имеешь. Сомнения в очевидном — признак пытливого ума.
— Лучше бы ты оказался просто моим клоном, — вздохнул Гусев.
— А ложку ты как объяснишь?
— Бритвой Оккама.
— Телекинез? С чего бы вдруг у тебя паранормальные способности прорезались?
— На почве стресса.
— Это у тебя что, первый в жизни стресс?